Сядет солнце.
Опять вернется.
Посередке — темным-темно.
Да, прохладой несет из колодца,
Там водица, а не вино.
Для кого-то разлука злая,
И черны у нее глаза...
Я вернусь — это ты знаешь,
Чтобы снова уйти назад.
* * *
А время тянется, как нить.
Нить эту не переменить.
Не будет нас. Как говорится,
Она все так же будет виться.
* * *
Упражнения, правила —
Сгинь все, околей —
Ей другой понравился,
Я не нужен ей.
Теорем прочь гнутости,
Ширина, длина...
Сердце мое глупое —
Бедная страна.
* * *
Сердце простить стремится.
Сердце — прощению родня.
Сердце измены боится,
Словно солома огня.
Однажды приходит другая,
Тянутся руки к ней.
Сердце измена сжигает.
Сердца измена сильней.
* * *
Сохнут: вода и слезы.
Сохнут ресницы твои.
Слова — несмышленые слетки,
Если — слова любви.
Клятва — дождинки в луже,
Они не чета клейму.
Дождик, конечно, нужен.
Клятвы — совсем ни к чему.
* * *
Я не нужен тебе, не нужен,
Зря капель с крыш на все лады.
Зря шагал по весенним лужам,
По протокам талой воды.
Ты другие решаешь задачи.
Мой ответ для тебя — бред.
Ты не вычислишь, как сердце плачет,
В твоих книжках этого нет.
* * *
Провожаю тебя взглядом,
Сердце будит тепло, не зной.
Мне улыбки твоей надо,
Мимолетной улыбки одной.
Синеву пропускает ясень.
В речке камешки видно на дне.
Я не волк, что кусками мясо
Вырывает у жертвы своей.
Ты поймешь это, но не скоро, —
Состоит мир не сплошь из скотов.
Провожу я тебя взором,
Вот и все, и подарок готов.
* * *
На юное тело бросается страсть, —
Любовная страсть, помогая упасть.
Редко которое — не поддается,
Чаще под натиском бурным сдается.
* * *
Ты говоришь: «Пройдет», — наверно,
И возражения не мечу.
Я очень слушатель примерный,
Я голос слушать твой хочу.
Спилили дерево, а корни?..
Овраг глубок от талых вод.
И сердце очень долго помнит,
Хоть, по теории, «пройдет».
* * *
Надежды изранены крылья.
Изорваны неба края.
Тебя не нашла открытка,
Отправил которую я.
Черная нитка продета.
Пепел на светлом плаще.
Долго не будет рассвета,
Если он будет вообще.
* * *
Ветки не долго плачут —
После тяжелых туч.
Выглянет солнечный зайчик,
Скатится радостно с круч.
Был ты сегодня весел —
Свет излучая лица.
Любая кончается песня.
Любая кон-ча-ет-ся.
* * *
Неизбывное ближе и ближе.
Затеряется может быть след.
Разве может быть старою грыжей
Молодое слово — поэт?
Что под гору идя балалаить,
Если прежнего голоса нет?
Да, сначала поэт умирает,
А потом в нем умрет человек.
* * *
А ведь снег не знает,
Что весной растает,
Снегу, просто, нравится
Падая кружиться,
Снегу, просто, луга,
Поля не хватает,
С речкой незамерзшей
Хочет подружиться.
Хочет он на тропках
Поскрипеть капустой,
Поискрить на солнце,
Пробежать с поземкой.
Он не любит жизни
Серенькой и грустной,
Быть не хочет сажей
За печной заслонкой.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!
